– Ната, перестань.

– Плюшки, между прочим, очень дорогие! – не успокоилась Монтини. – Их пекут только в кондитерской «Онегин и Ленский». В них настоящий заварной крем, приготовленный по старому рецепту…

– Витька сам за этой фигней в столицу катается?

– Иногда сам привозит, порой гости приносят.

– Сегодня кто булки привез?

– Что ты ко мне пристал? Далась тебе эта выпечка.

Петр кашлянул.

– Ната, я все помню.

– Звучит угрожающе.

– Сейчас я совершенно серьезен.

– Еще страшнее.

– Валя Громова!

– Ах, это!

– Ты меня спасла.

– Не придумывай. Всего-то пару слов в полиции сказала.

– Ната! Перестань. Я тебе свободой обязан. Поэтому сейчас пришел. Представился случай тебя отблагодарить.

– Петя! Извини, но я ничего не понимаю.

– Попугай стырил у вас со стола булку.

– Да.

– Прилетел к нам. Мы тоже на улице сидели, в саду. На открытом воздухе. Эля, я и сумасшедшая Варвара. Из-за ведьмы у нас не было ничего, кроме чая. Отлично знаем: если появится на столе ваза с печеньем, Варька заорет и двумя руками начнет в пасть курабье запихивать. Если его отнять – драку устроит. Бабка совсем старая, а кулаки у нее как у чемпиона боев без правил.

– О Господи! Я знаю, как вам доставалось.

– Пили мы с Элькой чай, и тут на стол шлепается булка, потом валится идиот. Из его клюва выпадают крошки. Мы с женой сразу и не поняли, что случилось, глядим на дохлого попугая, моргаем. Варька же, дура дурой, сумасшедшая на весь мозг, но при виде хавчика она умнеет. Теща схватила объедки попугайские и в рот!

Эля заорала:

– Мама, выплюни!

А! Щаз! Ждите! Откажется она от жрачки. Эля чуть не зарыдала. Я стал жену успокаивать, сказал, что в сто лет безумная бабка может слопать запрещенную еду. На фиг ей печень беречь? А Варька брык. И умерла. Гляжу я на дохлого идиота, на старуху, на ошметки булки, которые теперь из ее рта на стол вывалилась. Элька меня дергает:

– Петь! Что делать?

А у меня в голове пазл… раз и сложился, я сказал жене:

– Через час звони в «Скорую», плачь, кричи: «Маме плохо». Про то, что она нам на радость тапки откинула, молчи. Начнут на пульте интересоваться: «Сколько лет женщине? Что с ней?», отвечай: «Ничего не помню, не знаю». Изобрази ужас, панику. Про дохлого попугая ни слова, про булку тоже.

Эля ресницами хлопает:

– Почему?

Я ей в ответ:

– Валентина Громова.

Элеонора рот рукой зажала, закивала, она тоже все помнит. Когда медики прикатили, у нас была идиллическая картина. Стол во дворе накрыт к чаю, зефир, конфеты, кексы какие-то мерзкие. Три чашки, молочник. Попугая нет, от булки даже крошек не осталось. У Варвары стояли съемные протезы, я их снял, тщательно вымыл, почистил, рот ей ополоснул. Потом протезами зефир, печенье «пожевал» и на место их вставил.

– Ну ты даешь, – прошептала Наташа.

– Забыла, кем я работал?

– Конечно, нет.

– Тогда чему удивляешься?

– Ну… просто…

– Профессионала включил. Врачи не сомневались, что смерть естественная, но они были обязаны вызвать полицию. Прибыли опера. Эля рыдает, я тоже с красными глазами объясняю:

– Сели чай пить, мама нормально выглядела, печенье поела, зефир. И… сознание потеряла. Доктор приехал, сказал, умерла. Может, он ошибся? Разве так уходят? В один миг?

– Сколько ей лет-то было? – спросил один из сотрудников.

Узнали они, что Варьке к ста годам подвалило, и руками развели.

– Старая очень. В морг ее заберут.

Элька к ним кинулась.

– Не дам маму резать. Знаю, что органы покойных для пересадки используют.

Один полицейский сразу ушел, второй поморщился.

– От мертвеца ничего не берут, ваша мать дряхлая, кому ее сердце-печень нужны? Не хотите вскрытия? Но по закону мы обязаны его провести, если смерть случилась до прибытия медиков.

А тут я с конвертом.

– Помогите, Христа ради, жена в истерике. Понятно же, что в девяносто лет свекровь сама умерла. Мы очень маму любили, заботились о ней, нам страшно, что ее, как курицу, потрошить станут.

Ну и конец истории. Натка, конечно, мы не сможем тебе никогда за Валентину отплатить, но хоть так.

– Петя, – остановила соседа Наталья Марковна, – ничего особенного я для тебя не сделала. Это раз. И два. Какое отношение я имею к смерти Варвары? Сидела дома, к вам не заходила! Извини, вообще ничего не понимаю.

Послышался тихий стук.

– Видишь? – спросил Колесников. – Что это?

– Ошметок плюшки.

– Какого цвета обкусанный край?

– Темно-фиолетового.

– Ната, булка изменилась, из желтоватой приобрела цвет баклажана. Почему?

– Понятия не имею.

– Ната, это яд!

– Яд?

– Да. Пока не могу сказать какой, не было времени для определения.

– Что-то быстродействующее, – прошептала Наталья Марковна, – если и попугай, и Варвара… вот так… сразу…

– Птичке много не надо, старухе, которая почти сто лет прокряхтела, еще меньше, чем попугаю, понадобится, – деловито заметил Петр. – Ната, оцени ситуацию правильно.

Глава 8

– Что ты имеешь в виду? – почти шепотом спросила Монтини.

– Попугай спер плюшку и сдох. Варвара запихнула эту же булку в рот, и капец, – перечислил Колесников, – яд был в булке. Где стояло блюдо с плюшками?

– У нас на веранде.

– Ната, отравить хотели не пернатого идиота с Варькой.

– А кого?

– Тебя!

– Я этого не ем. Много лет не употребляю ни сахар, ни дрожжевое тесто. Врач запретил. И я уже говорила: у нас эту вкуснятину только Витя любит. Плюшки Степа привезла в подарок. Она почему-то считает, что я их обожаю, и всегда притаскивает, но я никогда жирную сладкую еду не трогаю. Зина ненавидит заварной крем, говорит, что он на клейстер похож. Эдик со своими тараканами: он не ест ничего, куда яйца кладут, потому что они «из куриной задницы вываливаются». Это его слова. Аня боится потолстеть, разонравиться мужу, она даже не смотрит на сдобу.

– Так, – протянул сосед, – круг жертв резко сузился. Виктор! Что за отрава, понятия не имею, но то, что в жрачке яд, эксперт поймет враз. И возможно, легко определит какой. Народ у нас тупой, использует средства для чистки унитазов, травли крыс. И на кого подумают, когда сделают анализы? – спросил Петр. – Первым делом примутся допрашивать жену. Классика расследования. Если член супружеской пары умер не своей смертью, второй всегда будет первым под подозрением. Какой смысл Зине Витьку в лучший мир отправлять? У них скандалы?

– Нет, мирно живут, только детей нет.

– Давай зарулим с другого конца. Эдуард и Нина собачились?

– Ну…

– Говори честно.

– Словесных перепалок не затевали, при мне они ничего не выясняли, но, понимаешь… Вот Зина и Витя, когда расписались, у них такие страсти кипели. Витюша скажет глупость вроде: «Зин, хватит картошку трескать, у тебя лицо, как трансформаторная будка стало», а жена в слезы: «Ты меня не любишь». Вите ее надо бы приласкать, разубедить, но он, дурачок, злится: «Не пори чушь. Я на тебе женился, значит, хорошо к тебе отношусь». После этих слов у новобрачной начиналась истерика, швырнет о пол чашку, убежит. Я Витю отчитывать, а тот лишь сильнее взъерепенится, уйдет. А через несколько часов к чаю оба выходят румяные, глаза блестят, за руки держатся. Понятно. Мы с мужем в первый год тоже в постели мирились. Я только посмеивалась, когда у Витюши с Зиной перепалка начиналась, молодые бранятся – только тешатся. А Эдик с Ниной с первого дня жили мирно, ровно, ни разу не передрались. И у меня вопрос возник: они любят друг друга? Никаких эмоций на людях. Ну, знаешь как? Он ее ущипнет, она ему врежет. Нина-то булочку есть не хотела, к ней Витя пристал: «Откуси, попробуй, чего сидишь с похоронным видом». Прямо насильно в нее плюшку впихнул. Нина сначала возражала:

– Я на диете. Чего сам не ешь?

Но Виктор прямо прилип к ней.

– У меня стоматит, ничего слопать не могу, больно. А ты ешь!